Смуглый, темноглазый, с острым, но прямым и небольшим носом. У него был выпяченный, сизый от щетины подбородок героя, и аккуратные усы – но не с закрученными вверх концами, как носили многие денди, полагая, что это делает их неотразимыми, и не похожий на конский хвост неопрятный пучок. Похоже, что усам незнакомец уделял не меньше внимания, чем прическе. А волосы были коротко подстрижены, расчесаны на пробор.
Среднего роста, крепкого телосложения, без намека на брюшко. Одетый в строгие черные брюки, светло-голубую сорочку и расшитую золотой нитью жилетку.
Магдалина была уверена, что она давно знакома с этим человеком, вот только где и при каких обстоятельствах состоялось это знакомство?
– Великому экспериментатору Леонардо удалось передать толику «особой энергии», которой он обладал, своим краскам. Абсолютно бесценный, однако бесполезный подарок. Зато огонь – как настоящий, да. Блестящая работа.
И тут Магдалину осенило. Догадка была невероятная, зато все сразу стало на места. И роскошь коридоров и залов, и та унизительная процедура, которой ее подвергли перед этой встречей.
– Здесь изображен Сети Первый, – продолжил человек. – Когда римляне захватили Фивы, фараона по приказу императора Нерона должны были сжечь на главной городской площади. И его действительно сожгли, а то, что ты видишь на картине, – фантазия Леонардо. Главная площадь Фив располагалась раньше на этом месте, – человек указал себе под ноги. – Но столб сохранился, его можно увидеть, если спуститься на нижний горизонт подземелий.
– Государь… – прошептала Магдалина. Она присела в книксене, насколько это было возможно в брюках. К такому развитию событий она была не готова. Минувшие дни она прожила в ожидании допроса, пыток, угроз и шантажа, которыми, как она полагала, займутся либо черствые комиссары госбезопасности, либо ее враги – Мосдей, полковник Парваиз. В любом случае в участии последних она не сомневалась. Вопрос был лишь в том, какую роль они для себя изберут: палачей или закулисных интриганов…
Сети Второй ощерился, одним махом пересек зал и оказался перед ней.
– Перед фараонами падают ниц. Я – живой бог! Разве тебя не учили? – проговорил он с угрозой. А затем ухватил Магдалину за плечо и рванул вниз. Она вскрикнула и, не успев подняться из книксена, пала на колени.
– Так-так! – фараон злорадно потер руки и отступил. – Сдается мне, ты в гневе! А синий свет будет? – он вынул из кармана жилетки очки с круглыми затемненными стеклами и нацепил их на нос, сразу став похожим на слепого. – Ну-ка, я хочу взглянуть, на что ты способна.
– Раз вы столь осведомлены, государь, – Магдалина сейчас же поднялась, отряхнула колени, и с вызовом поглядела на фараона, – то отдаете себе отчет, что я – не ярмарочная фокусница.
Фараон приподнял очки и пристально поглядел ей в глаза.
– А ты? Отдаешь себе отчет, кто ты есть на самом деле?
Магдалина тряхнула головой, убирая с лица разметавшиеся пряди волос.
– Государь, в России остались мои младшие кузены: Адам и Каин. В чем бы меня ни обвинили, – они всего лишь дети, и на них нет никакой вины.
– Кузены остались в России? – фараон хмыкнул, выпятив нижнюю губу, сложил очки, убрал в карман. – Мне не доложили.
– Я вас прошу! – Магдалина склонила голову. – В вашей власти вернуть их…
– Куда вернуть, Эльвен? – удивился Сети Второй. – Кому вернуть? Тебе?
Магдалина не ответила. Действительно – кому? Матвей Эльвен мертв, о судьбе тети Эмили ничего не известно, остается лишь уповать, что она поправилась. Собственное же будущее вырисовывалось весьма туманно. Заглянуть в него помогла бы фигурка леопарда, но артефакт-прорицатель вне досягаемости.
Ей не удалось утаить свое смятение от Сети Второго.
– Юная вестница в растерянности. Она успела обагрить свои перышки кровью, но до сих пор не уяснила, что важно, а что – прах, что вечно, а что – сиюминутно.
– Вестница? Что это означает? – нахмурилась Магдалина.
Фараон отошел к картине, висящей между окнами. Жестом подозвал Магдалину.
– Старик Тициан назвал свою работу «Новый Прометей», но мне радует слух ее второе, неофициальное название… – Сети Второй зажмурился и со смаком проговорил: – «Светоносный».
В отличие от «Фив в огне», выполненной в горячих тонах, каждый мазок «Нового Прометея» напоминал иголку серо-голубого инея. В глазах Магдалины отразилась синева полотна, на котором нагой мужчина с лицом страдальца изливал из ладоней газовое свечение в сторону тянущих к нему руки людей. А с небес на страдальца взирали яростные лики, сформированные грозовыми тучами.
Эта картина тоже пугала, хоть Тициан и не наделил свои краски «особой энергией», как это сделал «экспериментатор» Леонардо.
– Наш мир был обречен: он исчерпал себя, и высшие силы приговорили его к уничтожению, – фараон провел пальцем по золотым завиткам на раме картины, – но вопреки запрету высших явился могущественный вестник или же ангел, если ты предпочитаешь греческий язык, и разделил с людьми свою «особую энергию». Тебе ведь известно, насколько важна «особая энергия» для существования мира?
– Да, государь, – ответила Магдалина. – Она создает «давление», которое не позволяет нашему миру быть поглощенным иной Вселенной. В древности носителями магии были реликты эпохи сотворения мира – драконы, виверны, великаны. Сейчас, как выяснилось, это же свойство присуще некоторым людям.
– Садись, «пять», – небрежно отозвался фараон. – Высшие силы наложили на Светоносного проклятие и нарекли Врагом всего сущего. Невиданное ханжество с их стороны! Ведь ангел всего лишь желал подарить полюбившемуся миру и его обитателям еще один шанс. Однако теперь мы все – на особом счету у Высших. Они не упустят возможность прихлопнуть нас ладонями, словно моль, и завершить ту симфонию разрушения, исполнению которой некогда помешал Светоносный.
– Вы великолепно разбираетесь в искусстве, государь, – Магдалина уже взяла себя в руки. Она поняла, что Сети Второй – вроде ее кузена Каина, только в оболочке взрослого. Безусловно – негодяй, к которому нельзя поворачиваться спиной и который не потерпит проявлений слабости с ее стороны. Ситуация усугублялась тем, что в случае с Сети Вторым к нраву «плохого мальчишки» примешивался опыт и испорченность взрослого, а также – ощущение вседозволенности, вызванное высочайшем положением.
– Беда в том, что мне безынтересно искусство, – фараон презрительно поджал губы. – Я постигаю историю написания и смысл любой картины, стоит мне единожды взглянуть на нее. С книгами – то же самое. И с музыкой… я умею играть на любых инструментах так хорошо, что процесс становится невообразимо скучным. – Он быстро взглянул на Магдалину. – Ты мне не веришь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
